Делай свое дело говори правду не подхалимствуй

Валентин Пикуль — цитаты, высказывания, изречения, мысли

— А где вы успели нажить себе так много врагов?
— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.

Даже самый ослепительный фейерверк страсти не может заменить вечного светила любви.

Любой порядочный человек всегда бессилен против злодейства. Подлецов можно побеждать ответной подлостью, но на это не всякий способен, и подлецы всегда учитывают чужое благородное бессилие… Потому-то, — неожиданно сказал Исполатов, — я и люблю оружие: взятый на мушку подлец напоминает мне раздавленную жабу!

Основное правило политической культуры — уважение чужого мнения при сохранении своих убеждений. Если это правило когда-либо исчезнет из обихода, то идейного противника, даже не выслушав, будут сразу бить кулаком в фас.

Еще не родилась коалиция, способная стереть Россию с лица земли, как неудачную формулу с грифельной доски.

— Я, — начал он, — терпеть не могу английских газет и посему читаю их внимательно.

Россия — это такая страна, которой можно нанести поражение, но которую нельзя победить!

История любит жестоко мстить всем тем, кто забывает историю.

Иногда самые ничтожные поводы приводят к серьёзным последствиям.

Человек, не знающий истории, как трава без почвы, без корней.

Разве может Европа жить без России? Удивляюсь я нашим критикам. Да они там все передохнут от чёрной меланхолии, если нас не станет.

— У нас уже привыкли лечить зубную боль посредством удара кулаком в челюсть!

Социалисты требуют распределения жизненных благ из принципа « всем поровну», но я сторонник древней латинской формулы: «каждому свое».

У французов, я слышал, есть одно блюдо, которое все едят, но никто не знает, из чего оно приготовлено. Дипломатия напоминает мне эту загадочную похлебку: вкусно, но подозрительно!

Величайшая победа — та, которой обретается мир.

Судить о культуре народа можно по состоянию кладбищ и по чистоте отхожих мест.

Вылетали за борт чуть надкусанные бананы, матросы швырялись ананасами, а душа изнывала в тоске по кислой капусте.

В мире существует нежелательный парадокс: чем больше власти, тем меньше ответственности.

— Тогда подождите: императрица пришлет вам денег из Вены!
На что Салтыков ответил словами историческими:
— Благодарю! Вот ты езжай от меня в Вену и там передай своей императрице, что мои солдаты денег не едят!

Конечно, глуп человек, который в старости не сделался консерватором, но еще глупее тот, кто в юности никогда не был революционером.

Ах, читатель! Я ведь не бездушная литературная машина и, когда пишу, переживаю за своих героев.

Скандалы возникают обычно из ерунды, а далее все зависит от силы талантов и степени эмоциональной подготовки участников скандала.

Создание любой коалиции — всегда процедура противная, ибо каждый из союзников прежде думает о себе.

Никакое государство не способно существовать, основывая свою политику на одних просчетах и ошибках, поэтому я уже давно слышу, как скрипит перо истории: это разгневанная Немезида подписывает государству жестокий приговор.

— Меня не интересует окраска ваших павлиньих перьев. Я спрашиваю о другом — что вы способны делать?

Если человек, вызвавший лавину нареканий, не обращает на критиков внимания, значит, этот человек чего-то стоит.

Источник

Честь имею. Том 1 Текст

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

— А где вы успели нажить себе так много врагов?

— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.

— А где вы успели нажить себе так много врагов?

Крестьянин, выходя весной в поле, всегда надеется, что осенью соберет урожай. Армия, вступая в войну, обязана верить, что в конце ее будет победа. И пахарь и солдат одинаково терпят лишения ради конечного результата.

Преступность — нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия жизни.

Литература не живет одной книжкою, а целыми библиотеками; искусство выражается в собраниях музеев, но только не одной картиной, а жизнь человека сама по себе, хочет он того или не хочет, растворяется в эпохе, словно кристалл соли в разъедающем его растворе.

Впрочем, когда и в какие времена Россия была готова? Это же её нормальное состояние — быть постоянно не готовой. Уж не в том ли и заключена наша тайная, почти мистическая сила — ждать, пока жареный гусь не клюнет нас в задницу, чтобы очухаться и . ура! ура! ура!

Теперь, когда все мыслящие люди оказались «врагами народа», их посты занимают трусливые и безграмотные личности, у которых анкеты в идеальном порядке; такие люди очень уважают сами себя, но больше всего им нравится, когда аплодисменты «переходят в бурные овации». Однако ещё не было такого врага, которого бы устрашили аплодисменты, и не бывает войн выигранных овациями.

Кто дорожит жизнью мысли, тот знает очень хорошо, что настоящее образование есть только самообразование и что оно начинается только с той минуты, когда человек, распростившись со всеми школами, делается полным хозяином своего времени и своих занятий.

— Француз работает ради славы, англичанин изо всего старается извлечь прибыль, и только немцы делают своё дело ради самого дела. Оттого и продукция Германии — лучшая в мире.

— А ради чего надрываются русские?- спросил я однажды.

— Русские? Они и сами того не ведают.

— А ради чего надрываются русские?- спросил я однажды.

— Русские? Они и сами того не ведают.

Социалисты требуют распределения жизненных благ из принципа «всем поровну», но я сторонник древней латинской формулы: «каждому свое».

«Больше быть, чем казаться, много делать, но мало выделяться…»

В начале любой войны первая её жертва — правда!

Лучший способ избавиться от перхоти — отрубить башку под самый корень, чтобы в ней не шевелились гниды и не копилась перхоть.

Милан Обренович родился через 13 месяцев после смерти отца, но никто в королевстве не смел сомневаться в его законном происхождении, ибо его мать серьёзно утверждала:

— На то я и королева, чтобы у меня было всё не так, как у других женщин. Допустим, немножко запоздала с родами. Так что с того? У меня просто не было времени родить к сроку.

Где истина истории и где правда историков?

. всегда можно занять денег, но никто не даст в долг самого ценного для человека- времени!

Для меня всегда было существенно самое главное, ради чего я жил и страдал на белом свете:

— Я, русский офицер, честь имею!

Для меня всегда было существенно самое главное, ради чего я жил и страдал на белом свете:

— Я, русский офицер, честь имею!

Время неподвижно — это движемся мы, наивно думая, что летит время.

Не бойся сплетен. Хуже тишина.

Русский человек умеет беречь копеечку. Но еще лучше умеет транжирить деньжата, если они у него стали «бешеными».

Тяжко! Пожилой человек в старой московской квартире. Возле меня нет жены, нет детей, и никогда не станут бегать внуки. Я одинок. Виноват в этом не я — судьба.

По любому вопросу в жизни император Германии имел свое особое мнене, очень любил учить всех, как надо жить.

Компелкс неполноценности, гнетавший казера в юности, позже превратился в комплекс переоценки своей личности.

Если император видел плотника, он тут же отбирал у него молоток и показывал всей нации — как следует правильно забивать гвозди в стенку.

Наверное, попадись кайзеру бродячая собака, он, кажется, стал бы поучать пса, как надо задирать ногу, чтобы пофурить.

По любому вопросу в жизни император Германии имел свое особое мнене, очень любил учить всех, как надо жить.

Дерево не станут трясти,если оно не приносит плодов.

Но я остаюсь честным..был, состоял, участвовал.

Ну, что ж! «Лучше быть, чем казаться».Впоследствии, когда я сидел над планами Шлифена о нападении Германии на Россию, в его наказе германскому генеральному штабу меня потрясли такие же слова: «Больше быть, чем казаться, много делать, но мало выделяться. »

— Мне трудно, — отвечал Паулюс. — Но, как утверждал Декарт, «чтобы найти истину, каждый должен хоть раз в жизни освободится от усвоенных им представлений и совершенно заново построить систему своих взглядов».

И верю: русской армии можно нанести отдельное поражение, но победить её нельзя.

Где лучше всего спрятать отживший лист? Оставьте его в лесу, и там его никто никогда не найдет.

Мемуары пишут, как правило, только те люди, которые в чем-то хотят оправдать себя и свалить все грехи на чужие головы.

Меня не удивляло, что мужчина в Австрии становился самостоятельным лишь к тридцати годам, ибо университеты выпускали перезрелых невежд, но и то лишь «кандидатами на должность». Такие оболтусы подолгу «наживали» возрастной ценз, а до этого кормились подачками от богатых дам, берущих их на содержание. Подобные порядки поддерживались властями, дабы молодежь не задумывалась над вопросами политики, дабы её волновало едино лишь устройство своей карьеры.

Преступность — нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия жизни.Кто дорожит жизнью мысли, тот знает очень хорошо, что настоящее образование есть только самообразование и что оно начинается только с той минуты, когда человек, распростившись со всеми школами, делается полным хозяином своего времени и своих занятий.Человек иногда живет, сам не зная своей судьбы. Не потому ли так интересно жить?В начале любой войны первая её жертва — правда!Цивилизованная война — это абсурдное противоречие.Лучший способ избавиться от перхоти — отрубить башку под самый корень, чтобы в ней не шевелились гниды и не копилась перхоть.

— Скажи, а мы. готовы?

— Нет, — ответил я.- Впрочем, когда и в какие времена Россия была готова? Это же её нормальное состояние — быть постоянно неготовой. Уж не в этом ли и заключена наша тайна, почти мистическая сила- ждать, пока жареный гусь не клюнет нас в задницу, чтобы очухаться и. Ура! Ура! Ура!

— Скажи, а мы. готовы?

Мы едим хлеб насущный никогда не спрашивая: кто этот хлеб посеял, кто собрал его с наших полей?

Англо-бурская война – результат давнего англо-германского соперничества из-за колонии в Африке, но тогда мне, как и большинству русских, казалось, что буры, воодушевленные любовью к самоизоляции, подобно черногорцам, сражаются только за свою свободу.

Страшно, какой тяжкий крест несут поляки! Уничтожается цвет нации — аристократия, духовенство, интеллигенция. Во все времена тираны именно так и поступали, отрубая народу голову, думающую, оставляя лишь безгласное тело.

В опустевшем казино ко мне подсел Драгутин Апис:

– Нет смысла скрывать, что сегодня ночью победим или все погибнем… Победят или погибнут все, кого ты здесь встретил! На террор власти отвечаем террором. Но если народ сдавлен страхом, действовать обязаны мы – армия. От Обреновичей не дождаться чистой голубки радости – навстречу нам летит черный ворон отчаяния… Если Черногория – славянская Спарта, то Сербия станет для славян спасительным Пьемонтом, откуда вышел Гарибальди, чтобы спасти Италию… Уедненье или смрт! (По-русски это звучало бы: «Объединение или смерть!»)

В опустевшем казино ко мне подсел Драгутин Апис:

Черногорцы? Что такое? —

Правда ль, это племя злое

Не боится наших сил.

Мама рассказывала мне, как отличить серба от черногорца:

– Серб обстоятелен в поступках, его поступь даже величава. Черногорец же весь настороже, всегда готовый выхватить из-за пояса пистолет. Полтысячи лет они держались на Черной Горе в изоляции от мира, зато отстояли свободу…

Черногорцы? Что такое? —

Правда ль, это племя злое

Не боится наших сил.

Мама рассказывала мне, как отличить серба от черногорца:

В истории немало примеров, когда посредственность венчается лаврами, ибо- на фоне всеобщего безголосья- воробьи всегда с успехом заменяют соловьёв.

..Господа ,никаких историй -ни женских,ни картёжных ,ни ресторанных ,ни денежных . Помните, кто вы.

. история не любит насильственных понуканий.

. был в цирке, где работа акробата под куполом показалась мне схожей с работой разведчика. Стоит промахнуться или выпустить из пальцев трапецию — кувырком летишь вниз, и нет такого всемогущего «блата», нет такой протекции у начальства, чтобы задержали твоё падение. Но если акробата в конце полёта ещё может выручить страховочная сетка, то разведчик ничем не подстрахован и разбивается насмерть посреди враждебной ему арены. И никогда не услышит оваций публики!

Я-то догадывался, что типографская краска иногда густо замешивается на человеческой крови.

Югославии тогда и в помине не было… Но возле Сербии расположились Босния, Герцеговина, Далмация, Хорватия, Словения, Воеводина, Истрия и независимое княжество Черногория. К единению их обязывала историческая, этническая и языковая общность балканских народов. Но создание такого обширного государства славян (каким позже и стала Югославия) не могли допустить ни султанская Турция, ни кайзеровская Германия, ни далекая Англия, ни близкая Австрия, ибо славянское возрождение обязательно станет союзно России, а царь не замедлит получить базы для своего флота в Адриатическом море.

Главным же врагом славян на Балканах была габсбургская Вена, уже наложившая свое гербовое клеймо на Боснию и Герцеговину. Чтобы задобрить славян, Габсбурги заливали улицы в Сараево асфальтом, они пустили по рельсам трамвай, но… бойтесь данайцев, дары приносящих! Белград стоял у самого слияния Дуная с Савой, с австрийского берега крепостные орудия Землина держали столицу Сербии на постоянном прицеле…

Турки прозвали Белград «Вратами священной войны», их зеленое знамя Пророка было спущено над столицей Сербии лишь в 1876 году, когда сербы, заодно с Россией, объявили войну за свободу славян. И сербы никогда не забывали об этом:

– Поговорим, друже, по-русски, – стало для них паролем.

Все было бы хорошо, если бы не династия Обреновичей!

– Поговорим, друже, по-русски, – стало для них паролем.

Все было бы хорошо, если бы не династия Обреновичей!

А ведь, по совести говоря, дилетант был талантлив. Император играл на рояле, на скрипке, на мандолине, в кругу семьи он щипал струны испанской гитары. Играл в шахматы и недурно распевал в концертах. Писал масляными красками большие картины-аллегории, обладал даром шаржиста. В творческом портфеле Вильгельма II лежали опера, драма, даже одна комедия. Он умел дирижировать симфоническим оркестром, а службу в церкви вел не хуже заправского епископа. Брал первые призы на яхтах под парусами и ловко швартовал к пирсам новейшие крейсера. Ловкий наездник, кайзер обладал славою прекрасного стрелка. Умел сварить вкуснейший бульон, недурно поджаривал бифштексы. Все это император вытворял лишь одной рукой – правой, а левая от рождения была скрючена врожденным параличом.Вы теперь представляете, как этот шедевральный вундеркинд подавлял своими талантами нашего серенького и бесталанного Николашку, который с гениальной виртуозностью умел делать только одно великое дело – пилить и колоть дрова. Повторялась старейшая история соперничества, как у Салтыкова-Щедрина, о – «мальчике в штанах» и «мальчике без штанов».

Один человек лишь проводит жизнь, как лесной ёжик или улитка, покорный судьбе, а другой человек сам созидает судьбу, для чего ему порою приходится всю жизнь выворачивать наизнанку.

Когда о человеке ничего не знают, тогда начинают выдумывать, а выдумывая, редко говорят хорошее. Чаще забрасывают грязью. Конечно, любую грязь можно отмыть, но что-то грязное все равно остается.

Здесь я должен сознаться, что никакой вражды к немцам как людям никогда не испытывал. Мало того, мне часто приходили в голову слова Руссо: «Война не есть отношение человека к человеку, а лишь отношение государства к государству. Государство не может иметь врагами отдельных лиц, а только само государство же!»

Интеллектом и культурой буры никогда не блистали, и лишь много позже я понял то, чего не мог понять раньше: буры такие же колонизаторы, как и англичане, но желавшие сохранить свое первенство в Африке, дабы и далее угнетать чернокожих.

И верю: русской армии можно нанести отдельное поражение, но победить ее нельзя.Наверное, это и есть тот главный камертон, который раз и навсегда определил звучание моей удивительной жизни.Пусть я был несчастен, но это была сама жизнь…А трагический марш «Прощание славянки» до сих пор невыносим для моего слуха, для моих нервов.

– Кто забывает прошлое, тот остается без будущего. Наконец, – сказал я, – если на войну смотреть лишь своими глазами, получим любительскую фотографию, но, глянув на войну глазами противника, мы получим отличный рентгеновский снимок…

» Роковая страна, ледяная,

Проклятая железной судьбой –

Мать-Россия, о родина злая,

Кто же так пошутил над тобой?»

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ из стиха «Родина»

» Роковая страна, ледяная,

Проклятая железной судьбой –

Мать-Россия, о родина злая,

Кто же так пошутил над тобой?»

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ из стиха «Родина»

. Царь и монархия — эти символы лишь для официального обихода, их задвинули в угол, как устаревшую мебель, чтобы изымать оттуда ради парадных случаев, а для патриотов всё наше прошлое, всё настоящее и всё будущее воплотилось в одном великом и всеобъемлющем слове — Россия!

Я отбросил от себя крикуний и шагнул за ворота, как осужденный на эшафот, чтобы вписать свое имя в синодик павших на пышной ниве разврата.

Официальный Петербург, всегда старался делать нечто приятное Европе, нежели приносить пользу своему же народу. Храбрость наших политиков была приспособлена, как бы «для домашнего употребления» — вроде ядовитого порошка для истребления клопов и тараканов.

Какой-то потрепанный человек предлагал хозяину купить у него орден Станислава 3-й степени. Хозяин лавочки отказывался, говоря, что у него полный набор царских орденов. Было видно, что голодранец сильно огорчен, и мне стало жалко его, явно голодающего:

– Не изволите ли продать Станислава мне?

Он узнал во мне не только русского, но и советского человека, хотя я был в штатском. Почти наорал на меня:

– А-а-а! У себя в Совдепии все уже разорили, так теперь и сюда забрались, чтобы грабить… Нет уж! Лучше вот так… вот так… смотрите… вот так!

И, выкрикивая эти слова, он, когда-то русский офицер, злобно давил и плющил свой орден каблуком ботинка.

– Ну и напрасно, – сказал я. – Наверное, легко достался вам этот орден, иначе вы бы не поступили с ним так…

– А ты заработай себе хоть один! – крикнул он мне.

– У меня, ваше благородие, было их восемнадцать… вот таких, как ваш, и еще более высоких.

– Кто же вы такой? – оторопел он.

– Честь имею. До революции был «превосходительством»…

– Не изволите ли продать Станислава мне?

Он узнал во мне не только русского, но и советского человека, хотя я был в штатском. Почти наорал на меня:

И, выкрикивая эти слова, он, когда-то русский офицер, злобно давил и плющил свой орден каблуком ботинка.

– Ну и напрасно, – сказал я. – Наверное, легко достался вам этот орден, иначе вы бы не поступили с ним так…

– А ты заработай себе хоть один! – крикнул он мне.

– У меня, ваше благородие, было их восемнадцать… вот таких, как ваш, и еще более высоких.

– Кто же вы такой? – оторопел он.

– Честь имею. До революции был «превосходительством»…

На пароходе австро-венгерского Ллойда я отплыл к югу до Котора (Каттаро), откуда неприступной стеной высилась Черная Гора – Черногория с независимым и гордым народом и где владения Габсбургов кончались, ибо австрийцы страшились черногорцев, как бес ладана. Я своими глазами видел, что в буфете парохода становилось пусто, едва плывший с нами черногорец брался за нож, чтобы отрезать кусок буженины.Что там «чудо на Марне», если сербы устроили «чудо на Дрине»! Они так ударили по захватчикам, что Потиорек бежал, а сербские солдаты вошли в пределы монархии Габсбургов, осыпаемые цветами своих сородичей. Черногорский король Никола тоже объявил войну Вене, но лезть в драку не спешил, ибо боялся, что Карагеоргиевичи – в случае победы – приберут Черногорию к своим рукам, а его самого спустят с Черной Горы вверх тормашками. Пока же хитрый Никола получал деньги из Петербурга, пересчитывал крепкую обувь, получаемую из Лондона, а Париж завалил его склады в Цетине солдатским обмундированием. Никола имел свои планы, как бы ему – без лишнего шума, пока все заняты войною – оттяпать кусок земли от Албании.

– Если, – рассуждал он в своем конаке, – Карагеоргиевичи пекутся о создании «великой Сербии», то почему бы нам, черногорцам, не подумать о создании «великой Черногории»?

Пишу вот это, а сам думаю: как-то сложится судьба моих записок? Не растопят ли этими страницами сырые дровишки в печке? Понимаю, что после моей смерти не будет траурных митингов, в газетах не появятся некрологи о «безвременной» кончине, не будет и слез над могилой, ибо – так думаю – и могилы-то после меня не останется. Я согласен жить и умереть без имени, всегда памятуя о главном:

Да возвеличится Россия,

Да сгинут наши имена!

Да возвеличится Россия,

Да сгинут наши имена!

Не будь этой манящей впереди цели — к чему же тогда наши усилия?

Я давно заметил, что вся великая литература зиждется на гиперболах

Мне была дана жизнь, но у каждой жизни своя судьба.

Суп мипотаж-натюрель. Пироги демидовские. Холодное: ростбиф с цимброном. Фаже из рябчиков тур-тюшю. Зелень и раки. Пирожные крем-брюле.

Время неподвижно – это движемся мы, наивно думая, что летит время. Однако прав ли я в этом? Не сближаю ли библейский афоризм с казарменным острословием: «Солдат спит, а служба идет»? Календарь готов уронить последнюю страницу года, которая и опадет неслышно, как последний лист с усталого дерева.

Где лучше всего спрятать отживший лист? Оставьте его в лесу, и там его никто никогда не найдет…

— стоит ли продлевать скуку наших дальних гарнизонов, где офицеры сами не знают, ради чего учились, и пытаются учить других? С одной стороны, писатель преподнес нам «культ личности офицера», а с другой — показал психологическую дряблость офицерской натуры разучившейся действовать и мыслить, показал офицера-мелюзгу, который держится за свои 48 рублей, считая себя центром всего людского миропонимания.

– Можете ли вы сообщить, что происходит? – спросили его.

– Коляска катится, – прищелкнул пальцами Сапари.

– Это уже из Апокалипсиса,

– Можете ли вы сообщить, что происходит? – спросили его.

– Коляска катится, – прищелкнул пальцами Сапари.

– Это уже из Апокалипсиса,

Стр 241 (события в Германии сразу после убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараево в 1914г)Только в одном Берлине скопилось до пятидесяти тысяч русских. Тех, кто протестовал против издевательств или вступался за женщин, таких немцы пристреливали. Мужья вступались за своих жен – расстрел, отцы за честь своих дочерей – расстрел! Униженные, избиваемые, оплеванные, русские думали об одном – как бы поскорее закончить этот летний сезон дома, где и солома едома. Беда людей в том, что, попав в необычные условия, оторванные от родины, лишенные денег и права переписки, русские потеряли возможность решать так, как им хочется, а решать иначе они не умели. Весь ужас был в том, что из Германии не вырваться. Немцы задерживали русских ученых, инженеров, политиков, профессуру, генералов и адмиралов. Наконец, молодых и здоровых мужчин призывного возраста без проволочек объявляли военнопленными, безжалостно разлучая их с семьями. Многие не могли выехать из Германии, и даже страшно читать, что пережили русские актеры во главе со Станиславским, изнуренным болезнью. Затерянные в массе беженцев, они никак не могли достичь границы нейтральной Швейцарии, их гоняли с поезда на поезд, из вагона в вагон, учили ходить строем, пассажиров били, издевались над ними. Перегруженные чемоданами и картонками, люди изнемогали от усталости и голода, а немецкие носильщики отказывались помочь им:– Русские! Так сами и таскайте багаж…Резервисты, вооруженные карабинами, сопровождали женщин даже в уборную, а молодые офицеры устраивали частые «обыски», раздевая женщин догола. Жене Станиславского, актрисе Лилиной, офицер чуть не выбил все зубы револьвером. Рядом с нею сидела старая баронесса из Москвы, совсем дряхлая, так офицерам понравилось давать ей пощечины.– Что вы делаете? – кричала старуха. – Я же приехала к вам лечиться, а вы меня избиваете…Станиславский, наблюдая, как немцы, еще вчера симпатичные и милые люди, превратились в зверей, сделал печальный вывод:– Мы очень много рассуждали о культуре! Но теперь выяснилось, что даже в таких развитых странах, какова Германия, народ обрел лишь внешнюю культуру, под которой прячется человек с первобытными инстинктами. Очевидно, необходима совсем иная жизнь, чтобы буржуазная культура уступила место другой – более высокой и более духовной…

Австро-Венгрия по праву считалась «тюрьмой народов», в которой надзирателями служили немцы. Во владениях Габсбургов немцы всегда оставались в меньшинстве, но именно это меньшинство управляло «лоскутной империей». Венграм (мадьярам) в 1867 году была сделана уступка в автономии, и дуализм получил название Двуединой монархии, а на картах Европы возникло новое государство — Австро-Венгрия. Габсбурги высоко ценили удобство яркой «лоскутной» одежды, выражая свое кредо в таких словах:— Наши подданные болеют разными болезнями. Если во Франции революция поднимает на баррикады всех французов разом, то у нас горячка по частям. Это очень удобно для правления. Коли бунтуют итальянцы, мы напускаем на них хорватов, на галицийцев кидаются мадьяры, а если бунтуют сами мадьяры, мы доверяем их усмирение богемским жителям. Взаимно все наши подданные ненавидят друг друга, но из этой взаимной ненависти как раз и рождается благопристойный порядок.

В 1911 году Россия праздновала пятидесятилетие «освободительной» крестьянской реформы, и по всем городам и весям великой империи водружались на стогнах памятники императору Александру II – хорошие и дурные, сидячие и стоячие, где одни бюсты, а где и головы на постаментах.

1912 год – год особый, величественный, и для народа он был священным. Россия дружно отмечала столетие Отечественной войны 1812 года. Весь двор, генералитет, историки, делегации из других стран и толпы народа стекались к Бородинскому полю – полю славы русского оружия. Устроители торжеств отыскали в деревнях стариков и старух, лично видевших Наполеона. Их приодели в чистые зипуны, согбенные, они шли, опираясь на палки, шли на Бородинское поле. Старцы были представлены царю, одна старуха пала в ноги Николаю II, и он поднимал ее с земли, вежливо приговаривая: – Бабушка, ну хватит… не надо! Прошу вас…

В 1913 году династия Романовых-Голштейн-Готторпских праздновала трехсотлетие своего сидения на престоле российском. От первого царя Михаила Федоровича до самого последнего пролегла слишком долгая дорога, и Николай II, «ныне благополучно царствующий», еще не ведал путей господних, кои приведут его в дом тобольского купца Ипатьева, а этот юбилей явился как бы генеральной репетицией похорон дома Романовых.

1914 год обещал тоже немало банкетов для сладкоглаголющих прокуроров и адвокатов, ведущих свой корень от Судебной реформы 1864 года, а для военных людей он сулил немало почестей, ибо Россия не забыла 1814 года, когда русская армия, освободив Европу, вступила в Париж. Впрочем, эту дату старались особенно не выпячивать, ибо этот юбилей мог быть не слишком-то приятен для честолюбивых союзников-французов.

Наконец, ожидался еще один юбилей!

28 июня 1914 года сербский народ собирался отметить 525 лет со Дня национальной скорби. Именно в этот день (в 1389 году) в битве на Косовом поле Сербия была закована в цепи турецкой неволи, после чего и начались многовековые страдания южных славян.

Да, это был очень мрачный юбилей – день Видовдан в память св. Витта, и никто ведь еще не думал, что с этого дня вся Европа, словно потеряв разум, бешено задергается в конвульсиях той болезни, которую так и называют – ПЛЯСКА СВЯТОГО ВИТТА.

Наконец, ожидался еще один юбилей!

До сих пор считаю, что мои рассуждения были правильны: устранив Франца Фердинанда, Апис и его подручные окажут большую услугу не Сербии, а именно Вене, которая любое покушение на эрцгерцога воспримет как долгожданный и законный повод для нападения на Сербию.

Мне всё противнее вылавливать из эфира голоса радио-дикторов Рима или Берлина, надоело присущее им бахвальство: нет уже просто решений дуче, а есть «исторические решения» Муссолини, уже не стало просто речей Гитлера, зато есть «речи фюрера, имеющие историческое значение», и, наконец, всё, что ни делается, всё обязано войти в «анналы истории». Когда потомки разгребут вилами эти анналы, сколько навоза они обнаружат на этих помойках истории.

Еще мальчиком Александр Обренович привык сидеть на коленях Фрейлины своей матери — это была вульгарная Драга Машина, урожденная Луневац.

Драга качала толстого кретина-ребенка, еще не думая, что из него получится. А получился король!

Источник